PravoinWeb

Кстати, известная позиция Г.Ф. Шершеневича, находящего в русском праве право владения, следуя скорее германским юристам (из норм позитивного русского законодательства у Шершеневича имеется только странная ссылка на заглавие раздела из т. X Свода законов), была основана на том, что он непременно увязывал владение с отношением владельца к вещи как к собственной (cum animo domini) <1>.

<1> Шершеневич Г.Ф. Учебник гражданского права. М., 1995. С. 142, 152 - 153.

Критикуя этот подход, И. Н. Трепицын справедливо отмечал, что в том пункте, где Шершеневич увязывает владение с обязательным отношением к вещи как к своей, он ошибается: русское право (и именно т. X Свода законов) в ряде норм прямо относило к владельцам и тех лиц, которые владеют для другого (в понятиях классического права это обычно - держание), - нанимателей, хранителей и т.д. <1>. Это наблюдение И.Н. Трепицына сохраняет силу и для действующего российского законодательства, не требующего от владельцев отношения к вещи как к своей, а также не обращающего внимания на наличие или отсутствие интереса в вещи. В действующем законе, поскольку упоминается (а скорее - подразумевается) владение, остается одно только внешнее физическое господство как достаточный признак владения.

<1> Трепицын И.Н. Приобретение движимостей в собственность от лиц, не имеющих права на их отчуждение. Варшава, 1907. С. 428 - 429.

Вместе с тем все сторонники права владения должны по крайней мере понимать, что право на вещь невозможно, если нет отношения к вещи как к своей (что, конечно, прекрасно понимал Г. Шершеневич): ведь если это отношение как к чужой вещи, т.е. вещи собственника, то право на нее не может не быть тем самым у собственника. Пожалуй, как раз в этой точке становится особенно заметным, что именно утрата простейшего цивилистического инструментария делает возможной столь широкое распространение идей об одинаковом праве владения <1>, равно присущем как арендаторам, так и хранителям и перевозчикам и тому подобным фигурам, несмотря на совсем разное отношение к вещи и на отсутствие интереса в вещи, несмотря на то, что этих владельцев связывает с собственником не право, а обязанность и что у них вообще нет никаких прав на вещь ни в каком смысле.

<1> Известно, что вещное право по своему содержанию может быть только одинаковым с любым одноименным вещным правом.

Вывод о возникновении вещного права владения чаще всего делается для того, чтобы обосновать защиту владения иного владельца, кроме собственника. Сама по себе необходимость обосновать защиту владения исключительно наличием субъективного права на стороне потерпевшего - свидетельство глубокого упадка нашего права. Цивилизованная система права предусматривает не только защиту прав, но и защиту иных ценностей. Защита против посягательств возможна не только как защита права, но и как защита независимо от права и даже как защита против права. В последнем случае речь идет о защите от самоуправства. Именно так и защищается владение - как защита независимо от права и независимо от наличия права на вещь на стороне нарушителя.

Надо полагать, что по мере того, как самоуправство станет расцениваться в качестве нетерпимого нарушения - а иначе быть не может, - отпадет и нужда в обосновании защиты владения правом, а вместе с ней и концепция права владения.

Насколько можно судить, сама идея владения как вещного права позаимствована (даже если отечественные авторы о том не ведают) из германских конструкций, которые определяли титульное добросовестное владение как "сходное с правом собственности" "вещное право", "правда, только относительное"; оно же - публицианское право <1>. Вспомним, что публицианское право возникало у добросовестного титульного владельца на основании договора (отсюда - обязательное наличие титула) с лицом, которое не имело права на отчуждение вещи, но при этом приобретатель действовал добросовестно (с тем пониманием доброй совести, которое имелось в виду классическим правом). В этом случае приобретатель получал защиту от собственника, но был связан договором с тем лицом, от которого получил вещь (потому - это относительное право). Как хорошо известно, сама формула публицианова иска (actio Publiciana) была основана на фикции истекшей приобретательной давности. Понятно, что, поскольку публицианское право может быть сопоставлено с правом российским, оно, конечно, отсылает к фигуре владельца для давности, т. е. незаконного и добросовестного. Однако отличия между двумя этими конструкциями, в частности невозможность владельцу для давности распорядиться судьбой вещи, заставляют все же признать, что владение для давности по ст. 234 ГК субъективным правом не является - речь идет о незаконном владении.